Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?
Лето озадачено.
Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?..

Порванные простыни,
Просто всё, иногда догадываться не о чем.
Объяснения те вовсе не были забытой мелочью.
Молчу, ломая мысли, ветки, тысячи причин
Заточив агонии море дыма в море морщин.
Рене нелепого лета, напуганы рассветом,
Всё напутано.
Те ли мы люди или силуэты?
Тени времени на фотоснимке, врёт пластинка.
Рвёт её игла, по швам швыряя пластик пылью липкой.
Потом помада, пудра, белокурая лохудра!
Задувает свечи смерчем, говорит «До вечера!»
Что же.,. так лечат.
Здесь не было бы легче нам,
Где невеста таяла, ломалась что обещано.
Здрасте, вы кто потом?
И откуда хлопоты? Ведь дело в нас, ведь мы теперь играем в городской романс.
Время расти от странности до старости, ты отпусти меня к другим мирам раскинуть этот преферанс.

Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?
Лето озадачено.
Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?..

От чего же ржавчина непокрытой похоти ходит по телу, серебру
Редея рёбра изнутри как будто бы по прихоти твоей.
Сквозняк смеётся в комнатах, мысли как будто в сотах,
Размеряя телефонный разговор отборным прахом.
Но время расти, да нет время подумать «Прости»,
Стираю мысли с пыльных полок,
Снова переписываю реплики
Пьяным стаканом, в хлам, с осколок стен,
Там моё сокровище- где сон мой плен.
И пленник здесь опутан по телу тенями.
Твои метели навеяны лишь моими сомнениями.
Не узнал, увидев случайно,- ты в отчаянии,
Опять переживать былые ссоры на прощанье.
Всё сначала, вновь на круги свои.
Или время расти от осени до той весны,
Белое платье, провалы в памяти,
Украденные частички любви.
В комнате завяли цветы твои.
Не смотри назад, и я не буду,
Не склеить чащу, пора делать шаги дальше.
На встречу другим судьбам, ломая будни, ведь не привыкли мы оставаться всегда одни.

Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?
Лето озадачено.
Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?..

Наверно слишком много слов, и снова оформить не получилось их,
Не вижу смысла бросаться фразами разными, победу праздновать рано же,
Просто положи меня на ножи,
Надо же видимо дорожить тем, что дарила жизнь .
Просто приложи мою ладонь к щеке, знай, нет прочих, для меня нет, для меня прочерки,
Впрочем, варианта два- иметь наглость, или стоять в очереди.
А осень чудит, я снова очутился там,
Снова пил сав, вновь в нос пыльца, «Cherchez la femme!»- слетело с уст,
Ну что ж, и пусть, ведь «C’Est la vie» порой нам преподносит грусть.

Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?
Лето озадачено.
Небо всё проседью,
Мы сидим над осенью,
Что бы это значило?..

Среди тепла мой замок пуст и холодом окутан,
Глупостью попытка отдаёт собрать кусочки утра.
Увы, но у песка нет сил вспять ссыпаться,
Мерещась памятью, проклятие незыблемо.
Смеётся одиночество, во тьме углов застывшее,
Приветствуя в своей пустыни гобеленом вышитым,
Почившим книжным счастьем, перечеркнувшим лишнее,
И под личной помощи дразнит надеждой вымышленной.
Затихшее в комнатах прошлое бродит в коридорах.
Весна фальшивой афишей рисует степень свободы,
Маяк погас, глаза не зрят в кромешном свете пути.
Время расти? Да нет, время тебя отпустить.

Иногда не хочется прочиться и корчиться,
Отлучиться, броситься за грань другими выдумками.
Перста крест при каждом разбить легче, чем нести,
И не гнущий к низу пресс не режет пятки в пути.
Калейдоскопичность манеры да различность.
Траектория поймает свой поток эгоистичности.
Точка зрения, безвозвратная связь.
Шар пленения свободы в лузу не попал. Грязь
Не смывается, бывает, и за слово не цепляется,
Не торопится пропасть, улыбаясь в масть.
Пасть простых угодливых щебечет голосом строго.
От порога до порога испокон одна дорога.
Он родился и зашился этой слепостью нелепой.
Из просвета шёл за летом по сугробам до гроба.
Из утробы вышел к богу со своей особой пробой.
Подошедший спросил: "Хоть на миг покажи
Этот дар прекрасный - мир без войны, убийств и лжи".
"Потеряешь рассудок!" - Он услышал в ответ.
"Я готов на эту жертву". - И, прозрев, увидел свет
На секунду зажёгшийся и тут же погасший.
Отпечатался слепок, образ для кого-то пылью ставший.
"Ты просил я показал. Виновных можешь не искать.
Того, о чём мечты людей кричат, не суждено стать.
Подарок мой не оценив, вы превратили в склеп.
Было б лучше для тебя, если б ты остался слеп!"

Неприкосновенный идол, искрящий сапфир.
Солнце закрывает, затеняет слепой мир.
Кто просил, тот получил. Для кого кем был забыл.
Убегая с окон рая, подноготную стирать.

Это самые лёгкие минуты лета. Июль.
Лёгкие разуты. Тела затягивают жгуты,
Крепкие вены вздуты, цепкие пальцы, тени вальса.
Перед глазами ночь, сознание в клочья.
Прочь, сияние столетий. Не разорвёт оковы тьмы ветер.
Давай, зашуми громче! Звуки стали звонче.
Жаркие жёлтые дни, слепят глаза огни.
Горят костры. Отведи глаза. Нет, лучше смотри!
Промелькнёт тень. Семь чувств внутри меня. Слышишь, а?
Шёпот заглушает слова, как укус слепня.
Жжёт глаза прен пепла.
Сок надломленного стебля заживит ожёг.
Доброты урок искоренит порок в срок.
Запастись сочувствием впрок ты не смог.
Бледная, прозрачная рука, всепоглощающая тоска
Не отпускает, на минуту увидеть не позволяет.
Мольба не помогает, не влияет мечта на реальность.
Иллюзия зрения лишит терпения даже гения.
Игра вопросов сложных и ответов ложных,
Различных действий наших импульсов тревожных.
Чистый воздух, свет на перекрёстах безбожных.
Слепое сердце спит под карманом рубашки.
Бумажки шуршат под ногами.
Чувствую краски, но не вижу.
Дорога в никуда, вдохновения слеза капнула,
И, наконец, наступило прозрение.

Неприкосновенный идол, искрящий сапфир.
Солнце закрывает, затеняет слепой мир.
Кто просил, тот получил. Для кого кем был забыл.
Убегая с окон рая, подноготную стирать.
Неприкосновенный идол, искрящий сапфир.
Солнце закрывает, затеняет слепой мир.
Кто просил, тот получил. Для кого кем был забыл.
Убегая с окон рая, подноготную стирать.

Свою, чужую, не важно! Все в одной каше.
"Всё дано нам, всё наше", - кто постарше скажут.
Небеса спросят с каждого. Слепой мир!
От деяний наивысших до самого неважного.
Неужели цель оправдывает средства?
Внутренний вирус местный подсадит на мель бедствия.
И от рассвета до рассвета сеять беспредел на этом.
Все готовы разорвать козни, на себя принять
Удары незатейливой пары до войны разгара.
В дёсна трескались, в одной воде купались.
Доигрались до моментов: за монеты
Континенты раздвигали, воевали за победу.
А над чем? Над кем? Над чем?
"Поделил принцип этот", - согласился дядя Сэм.
В высших поиграть со своим творчеством скользким,
Но пока счёт ноль-бесконечность в его пользу.
Не на что надеяться, когда бардак лелеется
В головах без доступов, в ногах со старой поступью,
Идущих через время, ведущих наше племя
На приём в высокий мир, проверять ослепший мир.
Прозревающий к судье прибудет
И до дыр отмыть забудет каждый прошлого сортир.
Свой, чужой, не важно. Все в одной каше.
"Всё дано нам, всё наше", - кто постарше скажут.
Небеса спросят с каждого
От деяний наивысших до самого неважного.
Не важно, смешного или страшного.
Важного сделают грязным, красавцем страшного.
Званого гостя примут, бесстрашного поднимут на руки.
Забудут должки. Слушай мертвые стишки!

Её лицо как снег, в звёздах очей угрозы.
Уст нежных жемчуг, в руках живые розы.
Как пламя - вздохи, как алмазы слёзы.
Лелеет образ незабвенный и молчит.

В тумане обмана она листает романы без названий,
Страницы - это страны, буквы теперь - лица.
По лестнице лести, в тоске о забытом чувстве
Грустно и пусто, вокруг тоска и скука - одиноко.
Новая книга скомканных судеб, не забудет твой образ,
Он вырос из грёз, грусти и редких снов.
Что будет с нами? время унесёт пламя страсти...
Прости, нам неподвластны эти дни.
Зеркало души в пыли, ты гадаешь весь вечер
Горят свечи, раскиданы карты в обратном порядке
Слышна музыка, за окном проклятая весна,
Жду слова, взгляда, другой город, та же пытка.
На нитке паутины струны скрипки, ноты - это годы,
Том два твоё сокровище, поэзия мертва снова,
Больше чем когда-либо, тишина першит горло
Нас не станет скоро. Память исправит узоры
На другие черты, похожие формы, новые духи,
Интонации, голос, глаза, брови, волосы.
Артефакты получены, в случае неудачи лучшая маска
Сшита, плюс ксерокопия твоей души...

Её глаза вороны, крадутся медузой под сердце
Чьи дверцы пропускают лишь рисунки избранных иллюзий
Люди тянули с испугом: "Боже сохрани рассудок -
Мудрецам, их овцам, в лунном свете на чужой планете",
Их детям сквозь ветер трепещет образ, средь людского шума,
Толпа гнетёт, без боя краски мира сдав
Упавшая звезда мелькнёт, потянет только за собой
Конвой за чувствами красиво ей сыграет траур падший,
Седые амбразуры королевского дворца уже не тянут звоном
Серебра на бал того нахала, танцующего Образ в постоянном па
В одном и том же вальсе в паре с той, которую украли,
Но где искать её теперь? каким богам молиться?
Чтоб боль прошла, и хлынуло веселье, молоко и кровь на лица,
А жизнь порвали, но любитель печали, вдали лелеет образ света,
Каждое лето, стою на коленях, мысли млеют, слышишь - убей меня фея,
Твой локон выплетает мрамором свою петлю - вот моя шея,
Плюс душа твоя, печальных дум и целей, ломая двери
В дни, комкая сны, пока одни мы,
Пробита грудь насквозь, пропито всё сознанье насмерть,
Капли твоих слёз, лелеют крохи счастья.

Далеко от голода, природы, вроде ближе к холоду
Молодому гонору с обломом, но не злому.
Злом, тщеславьем мудреца этот холод без лица,
Он спец по постановкам, обманом и уловкам скромным.

Здесь присутствует и та, чья музыка заказана,
Гостей встречала, но самой ей в доступе отказано.
Приказано все называть своими именами,
Но не нас он этому учил, и был не с нами.

Мертвые и каются, рифмами бросаются,
Боги, всё те же слоги, рифами вздымаются строго,
Арена без сцены, в которой гибли многие бесценно,
Сильные люди, стильные по жизни, но скромные.

Ровно, словно пенья, выходят на каменья
Удивлять своим уменьем, жить, утратив вдохновенье!
И никто уже не помнит по уходу их творенья,
С удовольствием смотреть вновь на раненную смерть?

Бурные овации и гром аплодисментов,
В театре кукол старом, на кладбище живых экспериментов.
Мертвые, на кладбище живых экспериментов.
Мертвые, на кладбище живых экспериментов.

Люди смертные без плети метят метры
Между любовью и горем, в петли суют голову,
Голые глупцы! Циники, слабые смельчаки!
Начальники испуганы, за жизнь дают взятки в руки.

Страдают от скуки, костры палят светлячки,
Долгие ночи, впрочем, чему служить или скажи?
Громче, громче кричи! Горсти горячей лжи!
Свечи тают густо, заливают глаза воском времени…

Капли воды на выходе, на дне бродяги с флагами,
Надо ли расписывать на бумаге наши страхи?
Тихо стравливать себя с врагами, волков с собаками,
Брать грех на душу, прочитать молитву, и опять в битву!!!

Выжить хочет каждый, жди результата эксперимента,
Проверка та пройдена, одна судьба для всего сборища.
Больше боимся боли, а смерть играет на другом поле,
Вдоволь насмеявшись над нашей ролью!

Больше боимся боли, а смерть играет на другом поле,
Вдоволь насмеявшись над нашей ролью!

Важно ли отдавать грязной воде наш недогоревший прах?
Целовать лбы наши в гробу сквозь слёзы, боли, страх?
Смерть – это только начало, настала пора размышлений старых,
Сначала душа от никчемности устала, возможно, слишком мало

Пробыли мы на жаре и холоде, зря тратили молодость, гордость, подлость,
Гость, любовь, смелость, лживость – скрытная справедливость,
Жить нам божья милость? Сердце с такта сбилось, внутри сырость, ведь смерть
На встречах, что ты не метил в ежедневнике, пыльный мрамор будет теперь твоим соперником…

Кладбище живых экспериментов стынет,
Тают люди, видят, что испорчен хлеб, истрачена вода.
Да-да! Сломаны крылья, порваны провода,
Смертники с рождения были живыми для вас экспериментами,

Они живут не мечтой, они живут кадрами, отрывками, моментами!
Режут друг друга, как куклы, без эмоций, дум и криков,
Они всю жизнь ползли в гору, чтобы свалиться на пике…

Бурные овации и гром аплодисментов,
В театре кукол старом, на кладбище живых экспериментов.
Мертвые, на кладбище живых экспериментов.
Мертвые, на кладбище живых экспериментов.